Сочинение на вольную тему. Баголей.

Дебютировавший тринадцать лет назад в роли виконта де Вальмона, Игорь Баголей вышел на сцену академического театра драмы босиком. Глупая такая и вполне невинная подробность может порою зацепить и оказаться невольным знаком чего-то важного.
Артист с тех пор и по сей день соприкасается со своей профессией незащищенным ничем и открытым ей навстречу существом.
Потому и отношение наше к нему состоит из сплошных чувств.

Вряд ли стоит высокомерно прикидываться, что знаешь человека, даже если знаком с ним давно. Тем более, когда он артист. Природа занятия призрачна и ускользающа. Кого-то это раздражает. Кому-то говорит гораздо больше того, что хочется знать. Искать внутренней опоры в странном мире театра почти бессмысленно и себе дороже. Но она все же существует. Неубедительная для непосвященных. Единственная для безумцев, которых вспять уже не поворотить. Называется любовь. Как нагрянет нечаянно, так и исчезнет без предупреждения и утомительных прощаний. Игорю Баголею известна тайна ее непреходящести.
На манер ушедшей в прошлое "палки-копалки" хочется доискаться причин, дойти-таки до самой сути, понять, в чем же секрет любовной неутомимости Игоря, откуда этот дарованный ею жизненный свет в глазах. Такое, например, возникает дурацкое предположение: может быть, потому, что герои его практически никогда и никому не признавались в любви открыто. Разве что Вальмон госпоже де Турвель в первых своих "Опасных связях". Но это было давно и неправда.
Персонажи Баголея удивительным образом избегают заморочек страсти, предпочитая письменное объяснение, как Великатов в "Мечтателях", лукавые увертки, как граф Альмавива в "Женитьбе Фигаро", вежливый отказ, как Лопахин в "Вишневом саде", мазохистскую зависимость, как Барон в "На дне", сладострастное использование, как граф де Селлюр в "Господине de Мопассане", проигрышный поединок, как Драйер в "Короле, даме, валете".
Список тех способов, которыми герои Игоря сопротивляются открытому проявлению чувства, можно продолжить. В этой фатальной закономерности видится нам характерная примета нынешнего времени, сторонящегося воли. Попробуем проверить, нет ли тут натяжки.

Контрольная станция чувств. Барон
Крайне любопытным кажется в исполнении Баголея этот классический горьковский персонаж. Никто и никогда его так не трактовал и не играл. Никаких тебе признаков спившегося интеллигента, опустившейся титулованной особы, следов декаданса, близких алкогольных слез, упущенных возможностей, скрытой боли и претензий к жизни. Бодрый подтянутый, всегда в добродушном расположении духа, его Барон и ведра Квашне донесет, и в карты перекинется, и на глупую шутку беззлобно откликнется. Мягкий, безвольный, никакой, он цепляется к Насте, дразнит, заводит ее по одной простой причине: эта проститутка из ночлежки - единственное доказательство того, что он Барон, существует на свете. Ее одну он способен задеть, расстроить, достать, она одна реагирует на его присутствие в жизни. Больше ничего не придает его пребыванию на земле значительности.

Знаменитый рассказ о бесконечных переодеваниях, обычно наполняемый страдательными моментами, не несет никакого скрытого смысла. Здесь принято играть судьбу. Баголей играет ее отсутствие. Его Барон никуда не опустился, ни на какое дно. Он не может опуститься в принципе, ибо невесом. Артист словно идет от того словарного значения, что стоит за безымянным его героем. Барон - низшая степень именитого дворянства - тоже своего рода дно. А баронить в русском языке - пускать пыль, корчить вельможу. В этих изначальных смысловых параметрах и существует персонаж Баголея. Как пыль. Пустота.
Идею личного (не личностного) отсутствия можно предложить как одну из основных иррациональных догадок в творчестве Игоря Баголея. Наверное, это не слишком понятно. Задело, палки-копалки. Попробуем объяснить. Артист словно ни на чем не настаивает. Любые проявления жесткости, давления и агрессии ему чужды. Отходя в сторону и уступая первенство, он порою демонстрирует деликатность такого высокого свойства, что поди поищи. Днем, как говориться, с огнем не обнаружить. В первом варианте "Господина de Мопассана" Игорь играл новеллу "У постели". Это была одна из самых тонких и точных его работ, пример самоотверженного партнерства, исключительно великодушного и трепетного отношения к женщине-актрисе, солирующей в этом сценическом фрагменте. Если существуют роли, отмеченные публикой, и те, что оценивают профессионалы, то здесь артист покорял сердца прежде всего последних.
Умение отказаться от тактически выигрышных вещей ради целого, ради стратегического замысла спектакля - тоже из присущих Игорю редких и по-настоящему творческих качеств. Как ни парадоксально, но оно чаще всего свидетельствует о вольной и внутренне свободной, лишенной провинциальных амбиций натуре артиста. Может быть, именно Мопассан с его опасной тягой к бесконечности путешествия, полным отсутствием защитной реакции и спасительных промежуточных остановок по сути близок Баголею. Ими обоими движет чувство и любопытство. А понимание чаще всего останавливает. Страсть к нехоженым маршрутам заставляет человека забывать о себе. В этом смысле забвение - основа творчества. С Игорем рисковать легко, потому что не в его натуре требовать гарантий. И взыскивать процентов в бухгалтерии успеха. Он катастрофически нерасчетлив. Его счета преимущественно внутренние, к самому себе обращенные. Он не избегает ответственности. Потому с ним не бывает страшно. Над страхом ему хочется посмеяться. Что бы таким образом изжить, преодолеть.

Контрольная станция чувств. Ритон
"Сплендидс" Жана Жене - нехоженый маршрут в чистом виде, ни руки театралов не доходили, ни нога ничья не ступала по его затейливым тропам. Интеллектуальные игры на российской сцене приживаются трудно. Исторически это как раз понятно - ума у нас по-прежнему серьезный дефицит. Игровая вакханалия Жене в данном случае так строго структурирована, так основательно продумана, что властно требует соответствия.
Тайнопись Ритона в оставленной нам головоломке Жене из самых сложных. В исполнении Игоря Баголея он предстает красавчиком из популярного мифа о мафии, материализовавшейся девичьей грезой, плейбоем с глянцевой обложки. Неторопливый ленивый ход под сладкий мотив, горящий и одновременно томный взгляд, эффектный поворот, элегантное клацание автоматного затвора, царственная посадка нога на ногу, негромкий, знающий цену своему бархату голос. Такой и прикончит, будете рады, заласкает, замучает. Обывательская тяга к острым ощущениям воплощена в этом призраке силы.
То, как стремительно Ритон обнаруживает сожравшую его с потрохами каверну страха, буквально сбивает с толку. Раньше бы написали: артист своего героя развенчал, или что-то в этом роде. За маской бесстрашного бандита скрывается трус. Да бросьте вы, никто тут за масками не скрывается. Перевертыши Жене демонстрируют вовсе не противоположности свои или значения обратные заданным. Но бесконечную текучесть и непобедимость игровой стихии.
Позволим себе очередное предположение: Баголею симпатична, если не сказать близка, эта невероятная человеческая гибкость и живучесть. Что-то он в них чует свое, неподсудное. Как говорил один поэт: "бессмертья, может быть залог". И ни слова про "бездны мрачной на краю". Всерьез про это нынче может только уж совсем унылый и к движению жизни невосприимчив. Игорь успевает в Ритоне подарить легкую усмешку и красоте, которая спасет мир, и тем кто любит про его собственную красоту поговорить. Пожить все равно никто не даст, хоть наиграюсь всласть - подмигивает он растерявшимся было почитателям предсказуемого.
В пределах игрового пространства Игорь Баголей вообще совершенно беззастенчив. И смел практически до безобразия. Ему в удовольствие истинное поиграть Кощея Бессмертного в детской сказке. Рядом с ним вы не способны ощутить постылого напряга. Он провоцирует чувства стойкие, но абсолютно безответственные. Однако они не улетучиваются, не рассеиваются легким дымком, а проникают. В чем тут дело, поди разберись. Может быть, на самом деле потому, что он поразительно догадлив. Он догадался, например, что слабости человеческие вовсе не пороки и грехи, в которых непременно нужно покаяться, и замаливать, замаливать, мучая себя и других вынужденной аскезой. Он гурман, потребляющий нашу дурь и претворяющий ее в собственные сценические создания.

Контрольная станция чувств. Альмавива
Если вы терпеть не можете дураков, содрогаетесь от одного их появления, считаете, что от них все зло, и норовите нервно и тяжело вздохнуть от очередной смороженной глупости, то бегите мириться с ними на "Женитьбу Фигаро". Граф Альмавива Игоря Баголея так очаровательно, обаятельно и вдохновенно глуп, что собственное глубокомыслие покажется вам лишним и скучным.
Безобидный цыплячий оттенок желтого костюма, вытаращенный глаз звезды немого кино, кокетливая сеточка на волосах, поймавшая единственную мысль, которую он думает, сладострастно ворочающаяся во рту чайная ложечка - он создан оттенять наше благоразумие. Как бы мы иначе узнали, что умны, не будь этого глупца рядом. Игра, в которую играет Игорь, - веселая, заразительная и азартная. Она позволяет подчиниться и расслабиться, потому что точно следует правилам.
Баголей уважает правила. И хорошо их знает. Это знание как раз тот раритет, что укрепляет шаткие театральные опоры. Игорь не презирает нас за наши слабости. И не бежит любви. Он помнит все про невыносимую легкость бытия, но нас, людей, любит, жалеет и щадит. Потому и делает жизнь рядом выносимой.
Я ничего о нем не знаю. Кроме того, что он такой один.

"Саратов СП" 4 апреля 2003, Ольга Харитонова